БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ!

Посвящается человеку,
который даже не представляет,
как помог мне, —
Борису Мирзе…

Слова казались какими-то кривыми, неправильными. В пору было назваться абстракционистом.
Шел снег. Мы стояли на трамвайной остановке. Я и моя бывшая жена Оксана — высокая, стройная блондинка с длинными густыми волосами. Помнится, я раньше очень гордился, что она натуральная, не крашенная.

— Привет. Совсем забыл, как ты выглядишь. Твое лицо, руки, губы… — произнес я.
— Но узнал же, — ответила она.
— Узнал. Странно, правда?
— Да нет.

Она оборвала мою мысль. Теперь я ее вспомнил. «Да нет», — сказала. Ни горячо, ни холодно. Ей все равно.

— Сколько тебе теперь? — спросил я.
— Шестьдесят три.
— Ничуть не изменилась.
— А тебе до сих пор пятнадцать? — съязвила. Молодец.
— Наверное… хотя, нет. Ты же знаешь, я повзрослел.
— Ясно. Тогда… шестнадцать?
— Скорей всего, — я спокойно улыбнулся, будто не замечая ее напряженного голоса.
— Он отказывается ходить в школу.
— Почему?
— Говорит, что боится, что хочет остаться дома, со мной, — сказала она.
— Хочешь, я с ним поговорю?
— Незачем. Из-за тебя он вырастет неженкой.
— Почему? Может, ты теперь и вовсе запретишь мне с ним видеться? — я не понимал ее. Неужели это действительно она? Она сказала: шестьдесят три? Хм… возможно.
— Перестань. Ты можешь приходить, когда захочешь. Только…
— Что?
— Ну, знаешь. Он не очень любит, когда ты приходишь.
— А мне наплевать! — слишком грубо. Слишком. — Ладно. Слушай, мы же уже говорили об этом…
— Но… ему это очень не нравится… — наконец-то я понял, о чем она говорила. Да! Ему это очень не нравится.

Должно быть, пауза затянулась, потому что она сказала:

— Послушай… Ты можешь приходить, только чтоб он не знал.

Я был в бешенстве.

— Успокойся, — она испугалась меня. Действительно испугалась, это тоже странно. Почему ей страшно?
— Что он с тобой делает? — вздохнул я.
— Ничего, — она смахнула слезу с моей щеки.
— Это снег растаял, — сказал.
— Конечно, — улыбнулась. Поднесла пальцы к губам и стала согревать их своим дыханием.
— Держи, — я протянул ей свои кожаные перчатки с дыркой на большом пальце.
— Не надо, — помотала головой.
Я взял ее руки в свои. Слабо сжал, но она вздрогнула от боли.
— В чем дело? — спросил.
Она подняла взгляд. По щекам текли капли растаявшего снега.

***

— Я хочу его убить, — вот уже целый час я повторял эту фразу своему другу, который висел на другом конце телефонного провода. И целый час он тщетно меня успокаивал.
— Да перестань. Это не может быть правдой! Какому идиоту понадобится кусать жену за ногти?!
— Ну… это пытка такая… — я досчитал до десяти и попытался объяснить.
— Хватит чушь нести! — он не слышал или не хотел слышать.
— Вон, Герка мне сказал, что они так раньше друг друга на «пацана» проверяли.
— Но она-то девушка!
— Вот именно!
— А почему ногти?
— А там нервные окончания находятся. Даже если слабо кусать, очень больно.
— И чо? Ты хочешь сказать, что он кусает ее за ногти, и ты его за это убьешь?! — он дико засмеялся.

Я рассердился и повесил трубку.

***

Снег укутал город. Солнце, отражаясь от белого покрывала, слепило глаза. Я шел домой к своей бывшей жене. Говорить с сыном. Я позвонил в дверь. Кажется, с тех пор, как я был тут, они сменили звонок. Да. Тот был старый, с красной кнопкой. Я его любил. А когда мы еще были вместе, она говорила, что это похоже на звяк трамвая. Ей нравился этот звук. Так зачем же…

— Привет, — она открыла дверь в одном домашнем халате, который я подарил ей пять лет тому назад. Кажется, моль основательно подкрепилась им. Странно, почему она не выкинула его?
— Привет, — я улыбнулся.

Она пропустила меня в квартиру и пригласила на кухню. Там все изменилось с тех пор, как я был в последний раз за несколько дней до официального развода. Она сняла со стен свои чудесные радостные рисунки, обклеила их какими-то невзрачными скучными обоями. На плите стоял новехонький красный чайник. Правда, кто-то уже успел разбить крышку, потому что ее заменяла фарфоровая тарелка с отколотым краешком. Я помнил эту тарелку. Она единственная уцелела из того сервиза, который мы купили на следующий день после свадьбы. Сервиз разбил ее нынешний парень, когда требовал, чтоб я убрался из квартиры и никогда больше сюда не возвращался, не общался с сыном. Он вообще был скандалистом. И за что она его полюбила?
Она зажгла конфорку под ужасно красным чайником, достала с полки две незнакомые мне чашки, взяла сахарницу и, повернувшись ко мне, спросила:

— Все еще две?
— Ага, — надо же… еще помнит. Хотя, наверное, я драматизирую. Прошел всего месяц, но все так изменилось.
— Митька еще спит.
— А Дима? — Дима — это ее новый парень. Никогда не любил это имя. Хотя полное имя нашего сына тоже Дмитрий, но это совсем другое.
— Он ушел на работу.
— И снова в бой. Ему еще не надоело обворовывать людей?
— Перестань. Он ничем таким не занимается. Это же просто парфюмерия! — Кажется, она только пыталась оправдать его, не особо веря в то, что говорит. И не особо стараясь убедить меня в этом.
— Это секта.
— Не говори глупостей. Это просто такая система. Пирамиды не только в сектах. Зато у него есть деньги.
— Только не говори, что ты ушла к нему из-за денег.
— Ну, не начинай опять. Мы, кажется, закрыли эту тему.
— Ладно, — я просто замолчал. Хотел было спросить, почему они сменили звонок, но потом подумал, что это имеет косвенное отношение к запретной теме. Я задумался и вспомнил то, что действительно хотел спросить: — А почему ты не выкинула этот халат? Неужели он разрешает тебе его носить?
— Он не знает, что я его сохранила, — вдруг она повернулась ко мне и, посмотрев прямо в глаза, сказала: — Я надела его для тебя.

Я растерялся, глупо улыбнулся и взял из ее рук чашку, которую никогда не видел раньше, которую не покупал. Вдруг из-за стенки раздалось громкое «Мааам!».

— Вот и Митя проснулся, — улыбнулась она и убежала в комнату.

Я отхлебнул крепкого чая и с горечью подумал, что и чай она теперь другой пьет. Сделав еще несколько глотков, я поморщился и выплеснул содержимое чашки в раковину, потом помыл ее и тоже проследовал в комнату своего сына. Хоть тут ничего не изменилось,  подумал я.

— Папа! — радостно закричал Митя и, вырвавшись из объятий матери, кинулся ко мне. Я подхватил его на руки и покружил.

— Что ж ты школу забросил?
— Ну, понимаешь… — он потупился на мать, давая понять, что это разговор не для ее ушей. Она понимающе встала и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
— Так что же я должен понять?
— Нам в школе дали задание на дом — написать сочинение про свою семью. Ну… я написал. Про тебя и маму, а тот папа… — Я поморщился, когда он назвал Диму тем папой, Митя это заметил и попытался объяснить: — Он хочет, чтоб я его так называл. Прости, па.
— Ничего, продолжай.

Но он захотел полностью разъяснить ситуацию:

— Я тогда ему сказал, что у меня уже есть папа и показал фотографию, но он вынул ее из рамки и, порвав, сказал, что теперь нет.

Я был в бешенстве, но постарался скрыть это.

— А мама знает?
— Нет.
— Хорошо. Давай про сочинение…
— В общем, Дима предложил проверить ошибки, помочь хотел, но, когда прочитал, выкинул тетрадку и приказал переписать. Сказал, что ты не моя семья. Хотя эту тетрадку нам дали в школе. Там штампы стоят. А потом, — Митя заплакал, — потом… ребята стали меня дразнить, говорят, что ты меня бросил, что я тебе не нужен. Кричали, что я двоепапец, но ни одному не нужен.

Я был в шоке. Но не показывал этого. По крайней мере, пытался. Я крепко обнял его, наплевав на то, что мне говорили, будто из-за меня он вырастет неженкой.

— Хочешь, я схожу с тобой в школу?
— Не, не надо, — Митя шмыгнул носом, вытер лицо рукавом пижамы и наигранно улыбнулся.

***

Я ничего не сказал своей бывшей жене, просто, как раньше бывало, поцеловал ее в щеку, ожидая услышать такой привычный запах «Шанель № 5», но вместо этого я вдохнул мятную пасту, хозяйственное мыло и хлорку. Все изменилось. Хотелось верить, что в душе она оставалась все той же наивной девчонкой, которую в двадцать лет я провожал до подъезда и кормил подтаявшим эскимо за три рубля.
Мысли никак не хотели выстраиваться в логическую цепочку. Я не нашел другого решения, как только оставить несколько сотен в баре.
Мне казалось, что я действительно знаю имена всех барменов этого ресторана. Когда мы с женой развелись, это стало моей отдушиной. Я общался, улыбался и незаметно смахивал слезу. Да. Бармены помнили меня. Вот и сегодня они уже машут мол садись за стойку, пропей еще тыщенку-другую, ты ведь так это любишь. И я слушаюсь.
Ресторан в ретро-стиле. Видимо, поэтому он мне так приглянулся. Джаз, блюз и рок-н-ролл. А еще... тут был человек. Каждый день в одно и то же время… он приходил в этот бар и просил налить ему одну рюмочку коньяка. Он говорил со мной. Я совсем не понимал о чем. Он был циничен, но прост. Называл меня Ваня-очень-приятно. Потому что, когда мы только встретились и он спросил мое имя, я ответил: «Ваня, очень приятно». В общем, это у него юмор такой. Вечно запотевшие очки и не слезающая с лица улыбка — впечатление, будто он всегда пьян.
Я положил на стойку триста рублей и сказал:

— Как обычно.

Молодой паренек улыбнулся мне, понимающе кивнул и направился к полке с пойлом — дорогим и не очень. Он налил мне полный стакан «бакарди блэк» и отошел к юной девушке. Мне было совершенно не понятно, что она забыла в этом злачном месте. Когда во мне было уже три стакана темного рома, я решился узнать:

— Вы ждете кого-то? — крикнул я ей, пытаясь заглушить музыку.
— Что? — не расслышала она.
— Ждете кого?

Она все равно не услышала и подошла, мне стало стыдно. Это было не по-джентельменски, не так, как меня воспитывали. Это я должен был подойти.

— Что вы говорили? — вежливо спросила она.
— Вы кого-то ждете?
— Нет.
— Не против поговорить?
— Нет, — улыбнулась она.

Я указал на стул рядом с собой. Она снова улыбнулась, присела рядом и поинтересовалась:

— Что вы тут делаете?
— Прожигаю жизнь, — ответил я и в доказательство своих слов поднял стакан с пьянящим содержимым, — А вы?
— Аналогично, — она кивнула на рюмку абсента, которую я не заметил.
— Что же случилось?
— Нет, — она покачала головой, — вы первый рассказываете.
— Почему?
— Вы же меня позвали. Какое горе заливаете?
— У моей бывшей жены парень — козел.
— Полагаю, вы просто ревнуете.
— Нет. Он действительно козел, — я вспомнил его лицо и, осушив стакан, со злостью ударил им по столу.
— Как вас зовут?
— А я не представился? Простите. Я Ваня. А вы? Или на ты?
— Как угодно.
— Тогда на ты.
— Лена.
— Очень приятно, — я протянул ей руку в знак приветствия. Она улыбнулась и пожала ее.
— Так что же он сделал?
— Он ее избивает, кусает ей ногти…
— Прости?
— Вот именно! Какому идиоту придет в голову такое?! Он орет на моего сына. На МОЕГО сына!
— Спокойно, — она положила свою ладонь на мою руку и участливо спросила, — Сколько лет твоему сыну?
— Шесть. Он в первом классе. Но не ходит. Потому что этот кретин порвал его тетрадку, а там штампы. Понимаешь, штампы! — Вряд ли она понимала меня, так как к тому времени я опрокинул уже порядка пяти полных стаканов, но тем не менее Лена внимательно слушала и даже пыталась помочь, что-то посоветовать.
— Я думаю, что все будет хорошо, — я опомнился и подумал, что обычно такое говорят, когда хотят закончить разговор.
— Прости. Спасибо тебе. Удачи.
— Ты уже уходишь?
— Нет. Я думал, что ты уходишь, раз сказала, что все будет хорошо.
— Да нет, — она усмехнулась, — я действительно думаю, что все будет хорошо.
— Что ж, спасибо. А у тебя-то что?
— У меня? Я узнала, что у моего любимого человека, о котором я грезила полгода, который наконец-то пригласил меня на свидание, есть невеста.
— Его случаем не Димой зовут? — усмехнулся я.
— Точно. А как догадался?
— Да просто уродское имя, — злобно проговорил я, но потом поправился, — не Дмитрий-Митя, а именно Дима.
— Все ясно, — она не плакала, даже не грустила, она улыбалась. Мне показалось, что она делала это ради меня.
— И что ты собираешься с ним делать? — поинтересовался я.
— Не знаю, — она смахнула с лица свои красные волосы, которые мешали ей видеть мои глаза, и продолжила, — сначала я хотела путем психологического разговора вывести его на чистую воду, потому что так прямо сказать ему о том, что я знаю, что он помолвлен, я не могу. Мне это рассказал наш общий друг. Но потом… я передумала.
— Почему?
— Стало противно.
— Понимаю, — кинул я и, подняв свой стакан, произнес: — ну, как там бишь пираты говорят? Йо-хо-хо…
— У меня абсент.
— Сейчас исправим, — повеселел я и жестом попросил бармена, чтобы тот налил моей новой знакомой.
— Я опьянею.
— Это ничего. У нас есть более серьезные проблемы, — я сказал это так, будто общался со старым другом.

Бармен поставил перед Леной ром и, улыбнувшись, отошел к другим клиентам. Я снова поднял стакан.

— И бутылка рому! — добавила она и, чокнувшись со мной, залпом выпила весь ром.
— Так что ты собираешься делать с этим… с Димой своим? — вспомнил я.
— Не знаю.
— Ну хочешь, я ему морду набью?

Я был уже достаточно пьян, чтобы говорить подобное. А она достаточно пьяна, чтобы окинуть меня насмешливым взглядом и сказать, что он меня одной левой сделает. Но Лена не засмеялась, только как-то печально улыбнулась и произнесла:

— Нет, спасибо. Не стоит пачкать руки из-за него или меня.
— Как это? — не понял я.
— Знаешь, ты хороший. Жаль, что твоя жена не ценит этого.

Это был удар ниже пояса. Я совсем не понимал ее. Вроде бы… она не флиртовала, тогда зачем говорить такое? Лена помолчала с полминуты, а потом продолжила:

— Надеюсь, ты встретишь свою любовь и будешь счастлив с ней. Или…
— Остановись, пожалуйста… — попросил я, так как знал, что она хотела сказать дальше, и не желал слышать этого.
— Почему?
— Потому что это глупо. Такого не бывает.
— Бывает, — она улыбнулась своей жизнерадостно-сочувственной улыбкой, — Ладно. Давай поговорим о чем-нибудь другом.

Так мы проговорили до полуночи, потом я проводил ее до дома, какая-то мысль шептала мне, что сейчас лучше всего было бы поцеловать ее, а то и вовсе продекламировать стихи из томика романтической поэзии, но, видимо, она увидела отразившееся на моем лице замешательство и, улыбнувшись и поблагодарив за вечер, скрылась за дверью подъезда. А я побрел в свою серую панельную десятиэтажку. У меня был спокойный двор, никаких алкоголиков и наркоманов, ну, или они просто тщательно прятались в подвалах. Дворники поработали на славу, ни одного сугроба на дороге. Все присыпано солью. Подошвы не скользили, и я спокойно добрел до своего четвертого подъезда, поднялся на седьмой этаж и после двух неудачных попыток наконец-то открыл дверь в квартиру.
Уснул я довольно быстро. Голова почти не кружилась, что было по меньшей мере странно после такого количества спиртного. Разбудил меня телефонный звонок.

— Алло? — проговорил я хриплым голосом.
— Чтоб ты здесь больше не появлялся, понял?! — послышался мужской голос.
— Чего? — спросил я.
— Слышь, ты, чмо, не приближайся к Оксане, чо непонятного?
— Это кто? — похмелье явно мешало соображать.
— Кто-кто! — наконец-то до меня дошло, КТО мог со мной говорить подобным образом. Я придавил телефонную трубку к уху и вслушался в тишину. На другом конце провода кто-то тихо плакал.
— Еще раз ее тронешь… — вне себя от ярости начал я.
— И что? — он засмеялся и повесил трубку.

Я туго соображал, но и так можно было понять, что делать дальше. Я быстро оделся и направился именно туда, куда мне только что было запрещено ходить, вылетел из квартиры, из подъезда, чуть не попал под автобус, когда переходил на другую сторону, поймал машину, назвал водителю адрес и, закрыв глаза, наконец-то попытался успокоиться. Казалось, я чувствовал каждую деталь машины, был ею. Я представил себя мотором. Мне хотелось гореть. Взорвать все к чертовой матери. Разнести все на колесики, шестеренки и прочую дрянь. Огромные хлопья снега липли к окну, движение было затруднено, а мне хотелось скорости. Я даже думал плюнуть на машину и побежать на своих двоих. Но единственная разумная мысль, остававшаяся в моей голове, сонным голосом настоятельно советовала мне успокоиться.
Через полчаса я был на месте. Набрав код и рывком открыв дверь подъезда, я помчался вверх по лестнице и принялся барабанить в дверь. Мне открыла бывшая жена, такая далекая и такая родная. Я влетел в квартиру и громко — так, чтобы все слышали, —спросил:

— Где он?!
— На работе, — она была в его рубашке и старых потертых джинсах. Левую руку Оксана прижимала к груди, видимо, не хотела, чтобы я заметил посиневшие кончики пальцев. Рукавом рубашки она вытерла выступившие слезы и улыбнулась: — Спасибо.
— Что? — я не понял ее. — За что?
— За то, что хотел защитить меня.

Я растерялся. Было в этом что-то странное. Вот она. Передо мной. Моя бывшая жена. Любовница другого мужчины. Такая простая и такая загадочная. Такая чужая, но такая любимая. Я даже не заметил, как обнял ее. Это вышло само собой. Это было естественно.

— А где Митя? — шепотом спросил я.
— В школе, — ответила она сквозь слезы.

Так мы стояли. Пять минут, десять, а может, час.

— Я заберу вас отсюда. Тебя и Митю.
— Ваня, — она вынырнула из моих объятий, — ты не понимаешь, я люблю его.
— Но он садист! Изверг!
— Сердцу не прикажешь.
— Но он тебя уморит! Как же наш сын?! Он же наш! Это ничего не значит? — я снова не понимал ее.
— Ну, хорошо. Это только из-за того, что он наш? — вдруг необычайно спокойно спросила она.
— Конечно! — машинально ответил я.
— Он не наш. Он мой. Это не твой сын.

Я замолчал. И долго, а может, всего несколько секунд, пытался осознать то, что сказала мне жена. Я пытался думать об этом, но ничего не получалось. Вроде бы… мне только что сообщили ужасную, унизительную, шокирующую и еще черт знает какую новость, но мне было все равно. Это даже пугало. Казалось бы, все должно было перевернуться, но ничего не изменилось. Я все так же любил сына. Боже! Я все так же любил жену.
Мой друг Герка был психологом, он очень любил задавать подобные неоднозначные ситуации. Ведь всегда интересно, как ты поведешь себя. Тогда я долго думал и сказал, что, наверное, спросил жену, чей он, затем убил бы ее и пошел в бар. Мы дико хохотали над моим ответом. Кто бы мог подумать, что спустя четыре года жизнь повернется таким образом, что я окажусь в подобной ситуации. Однако вопреки всем моим тогдашним мыслям я повел себя иначе:

— Ну и что?! — тупо сказал я.
— Прости? — теперь она не понимала.
— Да какая мне разница! Мы с тобой больше не вместе! Ты можешь спать с кем захочешь. Это мой сын! Я его воспитывал, я читал ему сказки на ночь, я купил ему первый мяч, и я водил его на детскую площадку! Мне плевать на анатомические подробности!

Да. Мне было все равно. В конце концов, наше время с Оксаной прошло. И если она изменяла мне, это было давно. Сын тут абсолютно не при чем. Он мой. Мой. Мой. Мой.
Зазвонил телефон. Моя бывшая жена находилась в странном состоянии, поэтому я по старой привычке поднял трубку:

— Да?
— Вы отец Дмитрия Гришцова?
— Да.
— Ваш сын утонул.

И все. Дальше пропасть. Зияющая пустота. Ни звуков, ни слов. Я даже не плакал. И Оксана, она тоже не плакала. Просто осела на пол в углу и уставилась в одну точку. Спустя час, я наконец-то услышал какие-то звуки. Это был плач. Мой или ее — я не знал. В глубине сознания я понимал, что должен встать, обнять жену, хотя бы попытаться успокоить ее, но не мог. Жизнь была кончена. Да. Это был конец. И для нее. И для меня. Хотя бы что-то общее. Прошел еще час. Оксана все так же сидела на полу и заливалась слезами, кусала ногти и царапала себя. Я все так же пребывал нигде и был ничем. И все так же думал, что надо встать и прижать к сердцу единственного оставшегося у меня дорогого человека. Через двадцать минут я все-таки сделал это. И нам обоим стало чуть-чуть легче. Мы не были одни. Мы были вместе.
Прошло три часа. Нужно было позвонить Диме. Рассказать о случившемся. Я так и сделал. Он что-то ответил, что-то вроде того, что занят. Наверное, он просто не понял. А я даже не мог злиться. Мы с женой поехали в морг.
Человек в халате поднял белую простыню… и я засмеялся. Это был неестественный истерический смех. Жена испугалась, она не могла опустить взгляд на бездыханное тело, поэтому смотрела на меня.

— Что ты делаешь?! Прекрати! — кричала она.
— Это не он! — смеялся я.

Она опустила взгляд. На столе, полуприкрытый белой простыней, лежал совсем незнакомый мальчик шести лет.

Мы нашли Митю у двери моей квартиры. В серой панельной десятиэтажке. Он сбежал из школы, когда его одноклассник вырвал из его рук ту самую злополучную тетрадку и начал читать ее на весь класс. Митя сказал, что вытащил свое сочинение из мусорки. Мы были счастливы. Казалось, что эта жестокая встряска дала нашему браку второй шанс. Оксана послала к черту Диму, и мы все снова были вместе. Я, Оксана и мой сын. Мой. Мой. Мой.

А потом, спустя некоторое время, я подумал, что тот ребенок, чей-то ребенок, он умер. Утонул. Он был чьим-то сыном. Чьим-то братом. Может, даже той девушки, которая обещала мне счастье…

(9 октября 2007г.)