Позднеюношеский максимализм наверное..

                отпетыми песнями рот набивают,
                                   закисшие блюда в тарелке воняют.
                     несутся, стремятся продать и нажраться,
               отдать черту душу, задушен, надушен,
                              подушкой придавлен, дыра над заплаткой.
        стремительный марш, хаотичные ноги
                                             по улице шаркая сороконожкой,
                         несутся противно и каждой ногою,
                              ступая нетвердо и путь оскверняя.
                расходятся медленно, потно и нудно
                             немытые ноги в гробы и могилы.
           и мусор пинают и грязью плюются
               те ноги, ступая нетвердо и твердо
          в грязи по колено, по пояс, по горло
        всё ноги бредут и бредут как моторы
                                      пинают и мусор и путь и друг друга.
               попробуй заметь тут среди ног осколок
       некрупный, бутылки возможно от пива,
                 взвопившей от боли, когда уронили
                        пустую, ненужную и растоптали,
                      лишь мелкий осколок блестящий остался
                                      ногами швыряемый вправо и влево,
                         замызганный, бедный, но все же блестящий.
                                            безумные ноги его добивают
                           тускнеет осколок и плачет, звеняя,
                                   и вскоре потухнет напрасно убитый.
            но вот среди ног раскрываются очи
         большие и мокрые, полуслепые,
               и бросились в ноги те очи проворно –
    напрасный поступок как самоубийство
      растопчут, размажут те очи большие
бездумные ноги, бредущие вяло.
  глаза те в охапку схватили осколок
тот мелкий, блестящий – чуть не задавили
          и нежно домой отнесли под подушку
                      святой тот осколок, сияющий солнцем
     и бережно очи за ним наблюдали
                            и мух отгоняли и мыли от грязи,
                     заботливо тряпочками протирали.
        но яркий осколок тускнел потихоньку,
                        все меньше и меньше он становился
               и вскоре утих и погас – все напрасно.
                          наполнился мир темнотой непроглядной,
                           забегали ноги, друг друга ломая,
               и хрустом звенящим все заполоняя.
                               а мертвый осколок ненужный валялся,
ведь солнцем сиял он, пинаемый грубо…